Рассказы зарубежных писателей.

***
Он шел за ней, отставай на 20 метров.
Он шел, для того чтобы познакомиться. Но не решался.
Думал, что сказать, как очаровать, изумить, сразить, пригласить и взять
номер телефона.
Я должен это сделать, я смогу. Я ведь ничем не рискую. Не получится, -
ну и черт с ней!
Но ведь она чертовски красива. Никого красивее я не встречал за
последние полгода!
А вдруг, я ей не понравлюсь?
Он не видел, и не замечал. Но лицо его было очень бледным, ладони
покрылись холодным потом, слабость в коленях отображалась на походке, так
что это было заметно и с расстояния в 100 метров.
Начинал накапывать дождь, словно угрожая всем не спрятавшимся,
перерасти в серьезный душ.
-А может не стоит, у нее какие-то коротковатые ноги. Да и сама она
низкого роста, это ведь не мой идеал.
Но вторая половина его я не отступала.
-Тем более, если не твой идеал, значит, тебе нечего переживать, как и
ничего терять. Вперед!
Дождь разошелся не на шутку. Он промок до нитки, но не отставал, как и
не приближался.
-Может попроситься под зонтик? А если она посмотрит на меня, как на
придурка?
У нее звонит телефон.
Она разговаривает.
Он стоит с опущенными руками под дождем.
Она удаляется.
Немая сцена...
***
Почему женщины так не любят сами расстегивать свой лифчик?
Я ее почти полностью раздел, но с лифчиком проблема!
А она терпеливо дожидается, пока я проявлю свою находчивость, и не
хочет мне помочь.
У нее шикарные волосы, на лице веснушки, большие глаза, и она не хочет
помочь мне расстегнуть свой лифчик.
Нас обучают чему угодно, говорить, читать, врать, завязывать шнурки. Но
не обучают расстегивать лифчики. А ведь они все застегиваются по-разному.
Некоторые завязываются в бантик, иные на пуговичке. Бывают на кнопке,
липучке или просто резинке.
Мне же попался на скобках.
Это самый сложный.
Маленькие изогнутые крючочки. На первый взгляд все предельно просто,
один цепляется за другой. Но стоит немного изменить угол, и это превращается
в головоломку.
Она, просто чудо природы, восьмое чудо света, у нее шикарные волосы, на
лице веснушки, большие глаза, и она не хочет помочь мне расстегнуть свой
лифчик.
***
Самое привлекательное в мужчине то, что он находит привлекательной вас.
Он высокий, стройный, у него красивое тело, изящное лицо и он трахает
меня в самой неприличной позе. Он словно читает мои мысли. Ни с кем еще мне
не было так хорошо.
У него аристократические черты лица. Есть в нем, что-то французское,
благородное.
Я никогда не приглядывалась к чертам французов, странно, что я сделала
такое сравнение.
Впервые я увидела его в хозяйственном магазине, в котором, как и он
пряталась од дождя.
Есть в нем, что-то необычное, такое чего нельзя описать словами, можно
только почувствовать.
Я ощутила, чей то взгляд, пристальный, изучающий. И подняв глаза,
увидела его.
Он высокий, стройный, у него красивое тело, изящное лицо и он трахает
меня в самой неприличной позе.
***
Начинался очередной, в этот день, грозовой дождь, и я решил переждать в
ближайшем магазине.
Она меня просто очаровала. Не знаю, как долго я стоял неподвижно, после
того как мой взгляд остановился на ней.
Одна из продавщиц видимо была ее знакомой, и они довольно эмоционально,
что-то обсуждали.
Я готов был молиться богу, что б он продлил этот дождь. Чтоб ушла ее
подруга, и я смог бы подойти и о чем-нибудь заговорить с ней.
Но не думаю, что смог бы это сделать.
Когда она улыбается, то видно, наверное, все ее зубы. Видно, какие они
ровные, стройные и красивые.
Она мне очень нравиться, но главное не подать виду.
Нужно придумать, что ей сказать, как начать разговор.
Она на меня смотрит, и я в ужасе прячу глаза.
Как же у людей все сложно, запутанно и непонятно.
В пособии по размножению кроликов сказано, что если кролику понравилась
крольчиха, то он должен ее трахнуть. Причем немедленно, здесь и сейчас.
У нас же, все очень непросто. Главное не подать виду.
Сложнейшая задача, - спариться, не подав виду!
***
У нее звонит телефон.
Она разговаривает.
Он стоит с опущенными руками под дождем.
Она удаляется.
Немая сцена...
Он потерпел поражение, он не смог, и опущенные руки тому свидетельство.
Он боролся, но проиграл.
Его врагом была его собственная неуверенность.
Одно радовало.
На опустошенной проливным дождем улице никто не стал свидетелем его
поражения.
Но он ошибался.
Вместе с телефоном, она достала из сумочки и зеркальце.
Это маленькие женские хитрости, о которых мужчинам мало что известно.
Она чувствовала его присутствие, как незадолго до этого почувствовала
его взгляд.
В зеркало заднего вида, она видела, что он идет за ней.
Она видела, что он остановился.
Что было тому причиной, почему он остановился? Неизвестно.
Может дело в ней, может она, недостаточно красива?
Такие подозрения для женщины, самые болезненные.
Быть отвергнутым, из-за внешности.
***
Она сказала, что я и мой член, это самое красивое из того, что она
когда-либо видела.
И это самое лучшее из того, что я когда-либо слышал.
У нее тело богини. Узкая талия, маленькая, но красивая грудь.
Рядом с ней я чувствую себя чем-то иным. Не человеком. Высшим
существом.
Ведь только высшее существо, может трахать богиню.
Она словно чувствует мои желания, и воплощает их.
Ни с кем еще мне не было так хорошо.
Она сказала, что я и мой член, это самое красивое из того, что она
когда-либо видела.
И это самое лучшее из того, что я когда-либо слышал.
***
Опустошенное тело, с шикарными волосами, большими глазами, и покрытым
веснушками лицом, забрело в супермаркет.
Опустошенное тело, с опущенными руками, в промокшей до нитки одежде,
пришло туда же.
Их глаза снова встретились.
Он подумал, это судьба.
Она решила, что это судьба.
Ее глаза блестели, как две звездочки.
Вынуть из глазниц и съесть, лучше сырыми. Шаман племени
Неваж-но-ка-кого, посоветует вам поступить так с глазами, похитившими ваш
сон.
Страшно представить, как он посоветует поступить с влагалищем,
поглотившим мой разум.
Наверное, вырезать. Но так чтоб не повредить само влагалище. Оно должно
остаться целым, для того чтоб его можно было использовать по назначению.
Зачем все тело, если нужно только влагалище? Это как резиновая женщина,
только лучше, " - натуральнее - ". Такой сувенир, можно заморозить, и
использовать многократно, хотя будет твердовато. А вот если бальзамировать,
с помощью пчелиного бальзама, то сувенир будет всегда пригодным для
использования, без предварительной разморозки.
Если покрыть пчелиным бальзамом кусок мяса, то он может храниться, не
портясь годами! Но, советую не кончать внутрь, или использовать презерватив.
Иначе сувенир быстро заполниться...
Он.
Она.
Они просто созданы друг для друга. Они, как две половинки одного
целого. Словно их разъединили, а теперь они сами друг друга нашли.
Сердце билось часто-часто, волнение заполняло тело, покрывая его
холодным липким потом.
Он решил, что будет ждать ее у выхода. А пока она будет делать покупки
он придумает что-нибудь, чтобы начать разговор.
Она знала, что он будет ждать у выхода, она понимала зачем. Но
старалась оттянуть этот момент.
Словно боялась.
Это то чего она хочет больше всего на свете, но боится.
Говорят, что ожидание смерти, хуже самой смерти.
На улице снова шел дождь.
Они понимали, что снова будут стоять рядом, но на этот раз им никто не
помешает.
Рядом есть кафешка.
Может пригласить ее?
Присесть выпить чего-нибудь, пока дождь не перестанет?
Неплохая идея!
Она выходила. Медленно, не торопясь. Краем глаза она заметила, что он
ее ждет.
Но не подавая виду, с опущенной головой, направлялась вперед.
Ее сердце просто выскакивало. Если приглядеться, то наверняка можно
было заметить, через тонкую промокшую блузку, как подпрыгивала ее маленькая,
но красивая грудь с каждым ударом.
Волнение достигло невероятного размаха. Их обоих просто знобило, дрожь,
пот, суженые зрачки, мышечное расслабление в сочетании с напряженной работой
сердца, легких и мозга.
Но он смог, он сумел.
Он решился, и сказал -привет, мы снова прячемся от дождя-.
Она не поднимала голову, боясь показать свои встревоженные глаза.
Он хотел предложить зайти в кафешку, открыл рот чтобы сказать.
Но вместо этого изверг нечленораздельное нечто.
Она хотела сказать -привет-, но вместо этого извергла нечленораздельное
нечто.
И в ужасе бросилась под дождь, открывая на ходу зонт.
Какое то время он стоял неподвижно, пытаясь понять, что произошло.
Через мгновенье, он побежал за ней. Но она скрылась в лабиринте
переулков...
***
Им было хорошо. Он стонал, как не подобает стонать мужчине. Но ей это
нравилось. Ей нравилось, что она ему нравилась.
Хорошо, что мы встретились.
Хорошо, что шел дождь.
Каждый из них понимал, что ни с кем и никогда им больше не будет так
приятно.
Они кончали.
Кончали вместе, синхронно.
В разных концах города, на разных этажах своих домов.
Они были вдвоем, в своих фантазиях.
Лежа в своих ванных, они мастурбировали, и думали друг о друге.
Они кончали синхронно, в разных концах города, каждый на своей полке
стеллажа человеческих многоэтажек..

Если вы автор, то вам дается семь минут. В некоторых кабинках вам могут уделить восемь или даже десять минут, однако после этого распорядитель возвращается и заменяет вас очередным писателем. Вы платите от двадцати до пятидесяти долларов за то, что ваше произведение услышит литагент, или издатель, или кинопродюсер.

Весь день в банкетном зале отеля «Шератон» стоит нескончаемый гул голосов. Большинство собравшихся здесь писателей – старые люди, пугающе старые люди, давно ушедшие на пенсию, непременно желающие осчастливить свет своими хорошими историями. Потрясая листкам бумаги, зажатыми в руках, покрытыми пигментными пятнами, они восклицают: «Вот вы только послушайте! Прочитайте мой рассказ на тему инцеста!»

Огромная часть рассказов повествует о перенесенных авторами страданиях. Над ними витает душок катарсиса. Или мелодрамы и мемуаров. Знакомая автора этих строк называет подобную писанину литературой типа «солнышко светит, птички поют, а мой папаша снова меня трахает».

В вестибюле, по другую сторону входа в банкетный зал отеля, писатели ждут, делятся друг с другом своим великими историями, репетируют предстоящее собеседование. Бой подводных лодок в годы войны или историю о том, как автора лупила, подвыпив, его благоверная. Истории о том, как они страдали, но нашли в себе силы эти страдания преодолеть. Вызов и триумф. Они засекают время на наручных часах. Через считанные минуты им предстоит изложить свой сюжет и доказать, что он подойдет Джулии Роберте для будущей роли. Или Харрисону Форду. Или если не Форду, то Мелу Гибсону. Если не Джулии, то хотя бы кому-то еще.

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Организатор собеседования всегда прерывает говорящего на самом интересном месте, например, когда вы с головой погрузились в описание вашей былой наркотической зависимости. Вашего группового изнасилования. Вашего прыжка в сильном подпитии в воды Якима-ривер. Или вашей страстной речи о том, какой замечательный фильм можно снять по вашему сценарию. Если не художественный полнометражный, то замечательный сериал для кабельного телевидения. Или классный телевизионный фильм.

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Толпа людей в вестибюле, толпа писателей, прижимающих к груди рукописи, немного напоминает толпу, собиравшуюся здесь на прошлой неделе, толпу претендентов на участие в передаче «Дорожное ретро-шоу». У каждого из претендентов было что предъявить. Позолоченные часы или шрам – следы домашнего пожара, историю о женитьбе на мормоне-гомосексуалисте. Нечто такое, что вы таскаете за собой всю жизнь. Теперь эти люди пытаются понять, удастся ли «толкнуть» эту ношу на открытом рынке. Чего она стоит, эта ноша? Будь то фарфоровый чайник или тяжелая болезнь позвоночника. Будь то сокровище или бесполезный хлам.

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

В банкетном зале отеля, в кабинках, отделенных друг от друга шторками, один человек сидит с бесстрастным лицом, в то время как другой до полного изнеможения изливает перед ним душу. В каком-то смысле все это сильно напоминает бордель. Пассивному слушателю платят за то, что он на семь минут отдает себя гостю. Активный рассказчик платит за то, чтобы его выслушали. Он желает оставить свой след, воспоминание о себе, неизменно надеясь на то, что этого следа окажется достаточно, чтобы тот укоренился и пророс чем-то значительным. Превратился в книгу. В ребенка. В наследника твоего сюжета, который унесет твое имя в будущее. Однако тот, кто слушает, наслушался подобных историй в избытке. Он сыт ими по горло. Он вежлив, но ему явно скучно. Его трудно чем-либо поразить. Тебе даются целых семь минут, чтобы воспарить, так сказать, орлом, однако предложенная тебе девочка поглядывает на часы, думая о том, чем бы перекусить в обеденный перерыв или как потратить заработанные денежки. А затем…

Затем, извините, ваши семь минут истекли. Вот история вашей жизни, уложившаяся всего в два часа. То, как вы родились, как ваша мать стала зарабатывать на жизнь на заднем сиденье такси, – это всего лишь что-то вроде увертюры. Потеря девственности – кульминация первого акта. Зависимость от болеутоляющих таблеток – основа второго акта. Результаты вашей биопсии – откровение третьего акта. Лорен Бэколл прекрасно смотрелась бы в роли вашей бабушки, а Уильям Мейси – вашего отца. Режиссером мог бы быть Питер Джексон или Роман Полакски.

Это – ваша жизнь, правда, слегка переработанная. Втиснутая в прокрустово ложе хорошего сценария. Истолкованная в соответствии с моделью успешного кассового кинохита. Поэтому неудивительно, что вы начинаете каждый следующий день своей жизни рассматривать с точки зрения нового сюжета. Музыка превращается для вас исключительно в звуковую дорожку. Процесс одевания становится выбором маскарадного костюма. Обычные разговоры становятся диалогами. Технология пересказа историй обретает роль языка, который помогает запомнить события жизни. Для понимания самих себя.

Мы рассматриваем нашу жизнь в понятиях повествовательных условностей. Наши женитьбы становятся сиквелами. Наше детство – своего рода приквелом. Наши дети – побочными продуктами.

Задумайтесь о том, как быстро люди каждый день начинают произносить фразы типа «забыл напрочь» или «совсем из головы вылетело». Или их воспоминания перескакивают как ускоренная перемотка магнитофонной ленты… Ускоренно, рывком возвращаются обратно… Мечты – как киноэпизоды… Список участников…

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Следующие семь минут стоят двадцать, тридцать или пятьдесят долларов. Вы платите за следующую попытку подсоединиться к огромному окружающему миру. За продажу своей истории. За то, чтобы несчастье обратить в большие деньги. Аванс за книгу или гонорар за право экранизации.

Несколько лет назад крайне редко бывало, чтобы профессиональных слушателей привозили из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, селили их в отеле и платили деньги за то, чтобы они сидели и слушали других людей. Сейчас такие мероприятия устраиваются так часто, что их организаторам приходится усиленно скрести по всем своим сусекам, дабы найти помощника продюсера или заместителя редактора, который может выкроить уик-энд и слетать в Канзас-Сити, Беллингем или Нэшвилл.

Вот это, например, конференция писателей Среднего Запада США. Или конференция писателей южной Калифорнии. Или конференция писателей штата Джорджия. Будучи перспективным писателем, вы платите за право доступа на нее, за бедж с вашим именем и за участие в главном банкете. На конференции проводятся семинары, лекции по литературному творчеству и маркетингу. Со стороны других писателей ощущаешь одновременно и соперничество, и товарищескую поддержку. Так сказать, коллеги по перу. Многие из них почти постоянно ходят с рукописями под мышкой. Ты дополнительно платишь деньги, деньга за пресловутые семь минут, чтобы на семь минут купить ухо профессионального слушателя. Покупаешь шанс продать свою историю и уйти с некоторой суммой денег и признанием интереса к тому, что ты сочинил. Билет экспериментальной лотереи. Возможность превратить кислые лимоны (выкидыш, пьяного водителя, медведя гризли) в лимонад.

Солома, но солома, скрученная в золотую нить. Здесь, в огромном казино рассказчиков.

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Есть и другой способ, описанный выше. Банкетный зал отеля, полный людей, взахлеб повествующих о своих жутких прегрешениях. С тошнотворными подробностями живописующих, как они делали аборт. Как контрабандой провозили из Пакистана наркотики, запрятав пакетик в заднем проходе. Истории о том, как люди совершали бесчестные поступки, – прямая противоположность описанию героических подвигов. Истории о том, как они могут продавать даже самые постыдные поступки своей жизни – чтобы те помогли другим людям, которые учились бы на чужих ошибках. Чтобы не допустить повторения подобных кошмаров. Все они оказались здесь, дабы обрести искупление. Для них каждая завешенная шторкой кабинка становится исповедальней. Каждый кинопродюсер становится исповедником.

Вот только ждут не Божьего суда. Ждут суждения рынка.

Сегодня контракт на издание книги, пожалуй, стал заменой нимбу над головой. Нашим новым воздаянием за умение выжить, за мужество, за силу духа. Вместо благословения небес мы получаем деньги и внимание средств массовой информации.

Кто знает, быть может, фильм с Джулией Роберте в главной роли поважнее, чем сама жизнь, и прекраснее, чем ангел и единственная жизнь вечная, которой мы удостаиваемся.

Но подобное возможно при одном условии: если твоя жизнь, твоя история – нечто такое, что можно красиво упаковать, выставить на продажу и продать.

С другой стороны, все это очень похоже на толпу, собравшуюся здесь месяц назад, когда выбирали участников телевизионного игрового шоу. Нужно было ответить на сложные вопросы. Или два месяца назад, когда здесь толкались продюсеры популярного дневного ток-шоу и искали тех, кто не прочь заняться стиркой грязного белья на национальном телевидении. Отцов и сыновей, у которых были одни и те же сексуальные партнерши. Матерей, подающих на своих детей иски в суд на выплату алиментов. Тех, кто собирается сделать операцию по перемене пола.

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Философ Мартин Хайдеггер заметил, что есть человеческие существа, имеющие обыкновение смотреть на мир как на постоянный источник и запас материалов, которые якобы ждут, не дождутся, когда же люди наконец их используют. Как сырье, которое ждет, когда его переработают в нечто более ценное. Деревья – в древесину. Животных – в мясо. Хайдеггер называл этот мир сырья, необработанных природных ресурсов, немецким словом Bestand – запас. По-видимому, неизбежно, что люди, не имеющие доступа к природному Bestand у – такому как нефтяные скважины или алмазные копи, обратятся к единственному, чем они обладают – к собственным жизням.

Все больше и больше Bestandом нашей эпохи становится наша интеллектуальная собственность. Наши идеи. Истории наших жизней. Наш жизненный опыт. Трудности, которые нам приходилось преодолевать, или то, отчего мы получали удовольствие, – все эти сюжетные события вроде малоинтересной учебы, медового месяца или рака легких теперь могут быть оформлены самым привлекательным образом и проданы.

Фокус, нацеленный на то, чтобы на тебя обратили внимание. Приняли к сведению.

Хайдеггер сказал, что если вы рассматриваете мир как Bestand , это приводит к тому, что вы пользуетесь вещами, порабощаете вещи и людей, эксплуатируете их ради вашей собственной выгоды. Если помнить об этом, то разве возможно поработить самого себя?

Мартин Хайдеггер также утверждает, что любое событие оформляется присутствием наблюдателя. Падающее в лесу дерево являет собой нечто совсем иное, если при этом присутствует человек. Он обращает внимание на детали, делает на них основной упор, чтобы затем превратить все это в материал роли для Джулии Робертс.

Разве можно, пусть даже простым искажением событий для создания пущего эффекта, простым преувеличением их до той степени, что забывается истинная суть рассказа – вы забываете, кто вы такой , – эксплуатировать свою собственную жизнь ради создания истории, которая может стать достойным продажи товаром?

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Может быть, нам следовало ожидать этого, потому что все к тому шло?

В 1960-е и 1970-е годы телевизионные кулинарные передачи побуждали представителей среднего класса тратить больше свободного времени и денег на еду и вино. От процесса поглощения пищи люди перешли к ее приготовлению. Ведомые такими экспертами, как Джулия Чайлд и Грэм Корр, мы все лихорадочно принялись скупать всевозможную кухонную утварь. В восьмидесятые, когда доступными стали видеомагнитофоны и проигрыватели компакт-дисков, мы были одержимы новым увлечением – им стала индустрия развлечений.

Кино стало тем полем, где люди могли знакомиться и обсуждать самые разные темы, как в предыдущее десятилетие они обсуждали достоинства всяческих суфле и марочных вин. На смену Джулии Чайлд на телевизионном экране появились Джин Сискел и Роджер Эберт, которые принялись поучать нас новым премудростям. Индустрия развлечений стала следующим местом вложения излишков времени и денег.

Вместо винтажа, купажа и букета мы начали обсуждать эффективность использования голоса за кадром, предыстории сюжета и развитие характеров персонажей.

В 1990-е годы мы обратились к книгам. На смену Роджеру Эберту пришла Опра Уинфри.

И все же по-настоящему огромная разница заключается в том, что пищу можно готовить дома. Снять фильм в домашних условиях невозможно. Но можно дома написать книгу. Или сценарий. А книга или сценарий могут превратиться в фильм.

Сценарист Эндрю Кевин Уокер однажды сказал, что в Лос-Анджелесе любого человека от киносценария отделяет расстояние не более пятидесяти футов. Киносценарии стопками валяются в кузове автомобиля. На письменных столах на работе. На жестких дисках портативных компьютеров. Они находятся в постоянной готовности. Счастливый билет лотереи, гарантирующий Джек-пот. Не обналиченный чек.

Впервые в истории возникли пять факторов, объясняющих столь оглушительный взрыв страсти к писательству. Строгого порядка таких факторов нет, и эти факторы следующие:

• Свободное время

• Технология

• Материал

• Образование

• И отвращение

Первый фактор представляется самым простым. У все большего числа людей появляется все больше свободного времени . Люди уходят на пенсию, да и живут теперь дольше. Наш образ жизни и отлаженная система социального обеспечения позволяют людям работать меньше, чем раньше. Кроме того, все большее число людей осознает значимость писательского ремесла – правда, исключительно в виде создания книг или сценариев, – все большее число людей пришло к пониманию того, что сочинительство, чтение и исследовательская работа или сбор материала перестали быть исключительно уделом и развлечением высоколобых интеллектуалов. Писательство уже не скромное симпатичное хобби. Оно становится добросовестным финансовым усилием, достойным затраченного времени и энергии. Если вы говорите кому-то, что пишете, то вам, как правило, задают вопрос: «Какие книги вы опубликовали?» Наше ожидание таково: сочинительство равняется деньгам. Во всяком случае, такое равенство применимо к хорошему сочинительству. Тем не менее практически невозможно пробудить к себе внимание без учета второго фактора:

Технологии. На первых порах можно выложить свой текст в Интернет, сделать доступным для миллионов читателей во всем мире. Принтер и мини-типографии позволяют отпечатать любое необходимое количество экземпляров любой книги, Это доступно любому, кто желает потратить деньги на то, чтобы опубликовать себя. Любой, у кого под рукой найдется ксерокс и степлер, может опубликовать книгу. Никогда еще это не было так просто. Еще никогда в история человечества на книжном рынке не появлялось за один год такого количества книг, как теперь. Все они полны третьим фактором:

Материал. Чем больше взрослеет людей, которым есть что вспомнить о своей прошлой жизни, тем больше они боятся утратить хотя бы крупицу воспоминаний. Все эти воспоминания. Их лучшие формулировки, истории, события, байки, способные вызвать безудержный смех у собравшихся за обеденным столом. Их наследие. Их жизнь. Достаточно первого прикосновения болезни Альцгеймера, и все это может кануть навсегда. Кроме того, если о наших лучших приключениях не написать, о них никто так и не узнает. Так что представляется правильным излить их окружающим, доверить бумаге. Оформление и приведение в порядок этих обломков кораблекрушения имеет смысл. Упаковать их в красивую, нарядную обертку и обмотать красивой ленточкой, завязав ее сверху изящным узлом. Первый том трехтомного комплекта в подарочной коробке станет вашей жизнью. Видеокассетой с самыми яркими избранными эпизодами вашего прошлого. Все собрано в одном месте, в том числе и объяснения того, зачем вы это сделали. Объяснения на тот случай, если кто-нибудь вас об этом спросит.

Поблагодарим Господа Бога за фактор номер четыре:

Образование. Потому что все мы знаем, как обращаться с клавиатурой компьютера. Знаем, как расставлять запятые… типа того. Пожалуй. У нас есть программа автоматической проверки орфографии. Мы не боимся сесть за письменный стол и взяться за сочинительство. Стивен Кинг довольно легко с этим справляется. Все эти книги. Вот, например, Ирвин Уэлш, он пишет такие забавные книжки. За письменным столом можно употреблять наркотики, и совершать преступления, и оставаться на свободе, и не растолстеть, и не заболеть. Потому что мы всю жизнь читаем книги. Мы просмотрели миллион фильмов. Фактически это часть нашей мотивации, этот фактор номер пять:

Отвращение. В любой видеотеке найдется лишь пять-шесть приличных фильмов, остальные полное дерьмо. Да и большинство книг – Дерьмо с Большой Буквы. Мы-то можем написать лучше. Мы знаем все главные сюжеты. Все это уже было проанализировано Джозефом Кэмпбеллом, Джоном Гарднером, Э.Б. Уайтом. Вместо того чтобы тратить время и деньги на очередной дрянной фильм или книгу, не попытаться ли самому сделать нечто приличное? То есть, я хочу сказать, почему бы нет?

Затем, извините, ваши семь минут истекли.

Ну хорошо, хорошо, мы, может быть, зашагали по дороге в направлении бездумных, зацикленных на самих себе жизней, где каждое событие ограничено словом и ракурсом кинокамеры. Каждый миг предстает в воображении через объектив той же кинокамеры. Каждая смешная или скорбная фраза занесена на бумагу для того, что быть проданной при первой же представившейся возможности.

Это мир, о котором Сократ никогда не смог бы даже помыслить, мир, в котором экзаменатору предъявляют свою жизнь, но только средствами потенциального книжного и киноязыка.

Где история не выступает в роли результата жизненного опыта.

Теперь опыт необходим для того, чтобы вызвать к жизни историю.

Вроде того, когда мы говорим: «Давайте скажем, что так оно и было».

История – предназначенный для продажи продукт – становится важнее фактического, реального события.

Существует одна опасность: мы можем всю жизнь торопиться, переживая событие за событием, чтобы максимально увеличить список жизненного опыта. Наш запас историй. И наша жажда новых историй может умалить осознание нами реального жизненного опыта. Точно так же, как мы забываем просмотренные нами многочисленные боевики и приключенческие фильмы. Человеческая химия не выносит стимулирования. Или же мы неосознанно защищаем себя, притворяясь, будто нас тут нет, выступая в роли стороннего «очевидца» или хроникера собственной жизни. Таким образом, мы никогда не испытываем никаких эмоций и реально не участвуем в событиях нашей жизни. Зато всегда рационально взвешиваем на весах, вычисляя, на сколько потянет такая история в звонкой монете.

Еще одна опасность состоит в том, что такая поспешная цепочка событий может дать нам мнимое объяснение собственных возможностей. Если события происходят лишь затем, чтобы бросить нам вызов, чтобы испытать нас, и если мы переживаем их лишь для того, чтобы зафиксировать письменно и продать, то разве это значит, что мы действительно живем? Что обретаем зрелость? Или что мы умрем, испытывая смутное ощущение обмана, вызванного нашим писательским отпуском?

Хорошо известны случаи, когда люди прикрываются «исследовательским опытом» лишь для того, чтобы оправдать совершенные ими проступки. Вайнона Райдер, пойманная на краже в магазине, заявила, что желала войти в образ воровки в будущем фильме. Пит Таунсенд объяснил свои заходы на педофилические порносайты тем, что якобы хочет написать книгу о собственном тяжелом детстве.

Дарованная нам свобода слова уже начинает входить в противоречие с законом. Как можно реалистично описать персонажа с наклонностями насильника-садиста, если вы сами никого не изнасиловали? Как можно создавать увлекательные, остросюжетные книги и фильмы, если живешь скучной, размеренной жизнью?

Законы, запрещающие ездить по тротуарам, чувствовать столкновение с человеческими телами, сбиваемыми капотом вашего автомобиля и вдребезги разбивающими ваше ветровое стекло, эти законы являются экономически репрессивными. Стоит всерьез задуматься над ними, и понимаешь, что ограничение доступа к фильмам о потребителях героина и прочих наркотиков есть не что иное, как ограничение свободы вашего ремесла . Невозможно писать достоверные книги о рабстве, если работорговля запрещена правительством.

Все, что основано на «реальной истории», продается гораздо успешнее, чем продукт чистого вымысла.

Но затем, извините, ваши семь минут истекли.

Вообще-то это не такая уж и скверная новость.

Писательские семинары отличает аспект, присущий речевой терапии: они дают возможность выговориться.

Существует мысль о том, что литература – нечто вроде хорошо защищенной лаборатории, позволяющей исследовать самого себя и окружающий мир. В ней можно экспериментировать с персонажами, характерами и общественными структурами, примерять костюмы и социальные роли, чтобы попытаться понять, что г. з этого может получиться.

Все нужное там уже имеется.

Один позитивный аспект в этом есть. Наверное, это самое осознание и фиксирование реальности даст нам возможность прожить жизнь более интересно. Может быть, мы не повторим былых ошибок. Не будем жениться на алкоголичке. Избежим нежелательной беременности. Потому что теперь-то мы знаем, каким нудным и несимпатичным станет описываемый нами персонаж. Или женский образ, который никогда не будет воплощен на экране Джулией Роберте. Вместо того чтобы следовать в жизни образцам умных и храбрых, но нереальных, вымышленных героев, мы, может быть, станем жить умно и храбро, чтобы наши вымышленные герои брали пример с нас самих.

Подчинить себе историю своего прошлого – зафиксировать ее, исчерпать до самого конца, – это умение может позволить нам войти в будущее и написать правильную историю. Вместо того чтобы позволить жизни просто идти своим чередом, мы сумели набросать сюжет своей собственный жизни. Мы обретем сноровку, которая понадобится нам, чтобы принять такую ответственность. Разовьем в себе способность воображать все более и более точные детали. Сможем более четко фокусировать внимание на том, что следует улучшить, усовершенствовать, отшлифовать.

Вы хотите счастья? Хотите покоя? Хотите быть здоровым?

Любой хороший писатель скажет вам так: «Хочешь быть счастливым, будь им». На что же это похоже? Как можно показать счастье – смутное, абстрактное понятие – при помощи написанного на бумаге слова? Не говорите, а покажите. Покажите мне «счастье».

Таким образом, обретение писательского мастерства означает, что вы учитесь смотреть на себя и окружающий мир как на самый крупный план киноэкрана. Если не что-то другое, так хотя бы умение писать, быть может, заставит вас пристальнее присмотреться к окружающему миру, по-настоящему увидеть его, хотя бы для того, чтобы воспроизвести его на странице текста.

Кто знает, вдруг, приложив еще немного усилий и рефлексии, вы сможете прожить тот вид истории жизни, которую захочет прочитать литературный агент.

Или, может быть… может быть, весь этот процесс – всего лишь наша подготовка к чему-то большему? Если мы способны размышлять и знаем собственные жизни, то, возможно, сумеем не проспать будущее и сможем сами творить его. Кто знает, вдруг весь наш поток книг и фильмов – это путь человечества к осознанию собственной истории. Вариантов выбора. Всех прошлых попыток улучшить мир.

Для этого у нас есть все: время, технология, жизненный опыт, образование и отвращение.

Что было бы, если бы был снят фильм о войне и никто не пришел его смотреть?

Если мы слишком ленивы, чтобы учиться истории нашей истории, то, может быть, нас научат сюжеты. Может быть, это наше «был там-то, делал то-то» убережет нас от провозглашения очередной войны? Если война не предусмотрена сюжетом, то стоит ли тогда беспокоиться? Если война «не сможет найти себе зрителей». Если мы поймем, что война намеренно проиграна на следующий же день после ее начала, то вряд ли кому-то взбредет в голову затеять новую. Войны не будет очень, очень долго.

А после этого что будет, если автор предложит совершенно новую историю? Новый образ жизни, перед которым невозможно устоять и…

Извините, но ваши семь минут истекли.