Прозаические миниатюры.

***
всплыло давно забытое чувство,
когда тебе не отвечают
не говорят правды в глаза, или говорят неправду не в глаза
заставляют думать, а сами отворачиваются
заставляют не спать ночами
чувствовать то, что не нужно
меняться ролями
зачем

hate u, galura
и ничего ведь в тебе примечательного
ни-че-го
какого *нецензурная брань*
(с) Мауи Уауи

целую тебя в париж

целую тебя в париж


рисую на твоей хрупкой спине карту мира. нашего мира.
там нет обыкновенных дорог; есть только те, по которым мы ходили, держась за руки.
нет общепринятых границ и столиц, заезженных серых лиц; есть только мы и наши города.

у тебя под лопаткой англия размером с четверть мира, а вдоль позвоночника чешские улочки.
на ночь я целую тебя в париж, make a wish и крепко засыпаю.

утром я обнаруживаю твои тонкие ломкие руки, обвивающие мои плечи/талию, и боюсь пошевелиться,
дабы не разрушить твой хрупкий сон, наш прекрасный мир. я готов всю жизнь наблюдать, как ты
просыпаешься, как улыбаешься, не успев даже открыть глаза, и нежно сжимаешь одеяло своими
тонкими пальцами. я считаю города между твоими ребрами и слушаю твои сны.

не знаю, кто из нас и кому снится.
мы слишком реальны.
(с) Мауи Уауи

сонный альбион

эти сны, они ничейные.
о них пишут книги, пустые толстые книги. в них по сто восемьдесят, а то и по триста пятнадцать
страниц, но все они пусты. сны не сидят в одной книжке и не ждут, пока про них прочтут.
они летают вместе с ночными мотыльками и высматривают в окнах, кому же присниться сегодня.

последние несколько ночей мне снится один и тот же сон. так не бывает с ничейными снами.
так не должно с ними бывать. я теперь могу говорить "мой сон", и это немного странно.

//ты стоишь в туманном саду и медленно затягиваешься сигаретой, я даже слышу треск сгорающего
табака. потом так же медленно поворачиваешь голову и выдыхаешь белый густой дым на свои брюки,
на траву. это твой туман, ты сплел его из дыма. потом ты снова медленно вдыхаешь. ты делаешь это
так непринужденно и грациозно, будто это конечная цель всей твоей жизни. финиш.

ты выглядишь так по-лондонски, что у меня начинают дрожать колени. дым твоих сигарет пахнет
самым настоящим туманом. ты делаешь последнюю затяжку и выдыхаешь дым кольцами,
потом достаешь новую пачку сигарет, распечатываешь ее и так нежно ухмыляешься. скоро дождь.
новая сигарета и подкашивающая ноги улыбка - к дождю.

начинает капать. ты смеешься, как утренний лондон;
я плачу, как дождливая англия.//
не хочу, чтобы это снилось кому-нибудь еще. это мой сон.
(с) Мауи Уауи

колени
я не знаю, сколько можно уже глазами носить тоску,
иногда кажется, что возьму и не выдержу - врежу ресницами
в лицо воздуху, которым ты дышишь, и разобьюсь, обниму не твои
плечи и разрыдаюсь под бит и гликодин... мягко - мягко
стелет петроградка. я погладила бы каждую твою венку -
но потом же полжизни расцарапывать себе сказками рот
под орущий телевизор, целовать и целовать голый дым, не чувствуя губ.
зачем? и уже давно не стихи,а просто раздетые до стона голосовые связки.
это не город - это постель, знаете, это витрина-выставка ласки, и так
больно исчезает подо льдом река, подо льдом ярко плещется виски.
сколько здесь всего начиналось, сколько билось, сжималось -
столько не выкричит самая жёсткая музыка. такой горб горя.
и не стихи, и не город, и не жизнь, а одни колени твои хрупкие,
я вся - колени твои, джинсы спущенные, бросаются в ветер волосы,
подол в пол, слабо и последне вздрагивает пульс, будто всхлипывает,
а раньше звенел мобильником, разливался соловьем, ты помнишь, помнишь?
и кто бы только выслушал мои мп3 внутри и запачканный белый пластырь,
и что будни хуже тупого лезвия, оборванного нерва, процарапанной доски.
пьешь дни, как просроченные лекарства, а к двадцати привыкаешь,
что каждое чувство называется "не кричи".и нежность падает кирпичами,
и я одна, так безнадежно одна, всем телом повторяя - нет, нет, не твои черты -
а помятую одежду, синий рисунок простыни, и как было просто терпеть эти
балконы мимо. и нарочно больнее, и комнаты, полные людьми, и полная грудь ада.
я выдержу, я-то сильная, но вот централка на правой руке...люди бегут,
айподы задыхаются, зубная паста в раковине становится красной, разъезжаются
веки снежные, метро пытается не дрожать, но надрывно плачет скрипка в переходе -
и сердце не выдерживает больше. я стою в этих каменных стенах и чуть не вою,
я не была ни первою, ни второю, но пока я спала, ты обнимал меня за колени.
и какие там,к черту, квартиры в центре питера, какие там поршкойены и ландеры,
зачем мне эти дорогие красивые тряпки, чье-то полумертвое: я скучаю.
"я видел вдалеке дельфинов" - и полный зал, и полные слез глаза,
как дебильные, в губы три слова вложены:
спасская. ты. отчаянье.


(с) para-mi

"на улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав.
на улице - кофе и Питер, терпи. там выныривают из метро красивые
и далекие, берут друг друга губами за губы, губами за пальцы,
смеющиеся, милые, цветные. а ты только и можешь стоять с ними рядом,
беспомощно улыбаться - у тебя нет таких губ, таких трехкомнатных квартир.
и сердце-то у тебя всё в пломбах, в пломбах. и руки в тромбах. и жизнь в траблах.
забитое наглухо детство. короче, давай короче, и в одной комнате можно
быть одинокими, и долго падать в пробелы электронного письма, как в снег, и ночью
всегда кажется, что не услышат. забьем на этот межладонный проём, пойдем на красный,
поговорим по дороге самыми затасканными на свете (на лене и кате) словами.
ни обнять, ни ударить. внешность у тебя в нежность, а я, как дурак, вцепилась
тебе в куртку и стою, молчу, привыкнув, что все разговоры доходят до переломов.
останься, а то я совсем остыну. жалобно поскулю в спину автобуса, развернусь и
поеду на залив заливать горе. пять минут, за которые можно спятить. и потом дли недели
не для меня, но только возвращайся. как нарочно накрапывает боль, стонут движения,
до жжения пробки по утрам раздражают, слышим, как нас ничего больше не связывает:
ни голосовые связки, ни бинты, ни килобайты. облезлое метро не налезает на город,
не может без паники пьянок и бьющих ног, а мы все просим, чтобы с нами поговорили,
просим в телефон людей, которые молчат. окончательно так, до нервных окончаний,
безнадежно, насовсем. мама, я не знаю, откуда бывает так грустно посреди
переполненного проспекта, зачем так орет в уши ветер, и как взять и заткнуться.
"на улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав.
на улице - кофе и Питер, терпи. впалые щеки подушек, выпирающие ребра батареи,
арки домов как красиво очерченные брови. я не блюю стихами, я ими люблю.
мы - это когда один поцелуй в ключицу больнее удара.
(с) para-mi

метро.
она стояла с табличкой: "помогите, нужны деньги на лечение, умирает сын".
я, опустив голову, проходила мимо.
сегодня я видела ее.
она стояла с табличкой "помогите, нужны деньги на похороны, умер сын"
и я положила все деньги, которые у меня оставались.
мы начинаем бороться только тогда, когда теряем и понимаем, что это безвозвратно.
(с) автор неизвестен

она просто попросила, -отпусти...
а я не хотел.
я не мог.
я смотрел в её душу, родную и тёплую и просто не знал как смогу жить вне её...

а она плакала. уже начала собирать вещи.
любимый байковый халатик с пятнышком от кофе.
я так любил её в нем. мягкую. мою.

а она уже начала бить посуду. сняла кольцо , что я ей подарил.
и стала надевать туфли.

я повязал на её шее шарф и сам открыл дверь.

...я её не отпустил... я дал ей свободу выбора.
(с) Амин.